Любимые стихи

Плохое оправданье

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность - старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь , про нежное чудо:
Свет и чудо - враги!

Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром - мудрец. Будет утром- холодный ученый
Тот, кто ночью - поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!

...
Я сердце свое никогда не щадила...

Я сердце свое никогда не щадила:
ни в песне, ни в дружбе, ни в горе,
ни в страсти...
Прости меня, милый. Что было, то было
Мне горько.
И все-таки всё это - счастье.

И то, что я страстно, горюче тоскую,
и то, что, страшась небывалой напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно...
И все-таки всё это - счастье.

Пускай эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.
Страшней - всепрощенье. Страшней - равнодушье.
Любовь не прощает. И всё это - счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая,
покуда она не утеха, а - счастье.

 

Неужто же вы так чувствительны к соблазнам
И вожделение не в силах побороть,
Нечаянно вблизи узрев живую плоть?
Вы, как я погляжу, уж чересчур горячий,
А я — похолодней и чувствую иначе:
Явись вы предо иной в чем родила вас мать,
Перед соблазном я сумела б устоять

Жан-Батист Мольер. Тартюф, или Обманщик

 

Любовь пытаясь удержать,
Берем как шпагу мы ее -
Один берет за рукоять,
Другой берет за острие.

Любовь пытаясь оттолкнуть,
Мы оба давим на нее -
Один эфесом другу в грудь,
Другой - под сердце острие.

И тот, кто лезвие рукой
Не в силах больше удержать,
Когда-нибудь в любви другой
Возьмет охотно рукоять.

И рук, сжимающих металл
Ему ничуть не будет жаль,
Как будто он не испытал,
Как режет сталь, как режет сталь...

 

Свой лик запрятавши в истуканий,

Я буду биться и побеждать,

Вытравливая из мягких тканей

Свою плебейскую слабость ждать,

Свою постыдную трусость плакать,

Когда - ни паруса, ни весла...

Я буду миловать - вплавив в слякоть,

Или расстреливать - если зла.

Я буду, взорами нежа райски,

В рабов противников обращать.

И буду драться по-самурайски.

И не прощаться. И не прощать.

И не просчитываться - бесслезно,

Узлами нервы в кулак скрутив...

И вот тогда уже будет поздно,

Разулыбавшись, как в объектив,

Поцеловать меня, как в награду, -

Внезапно радостно снизойдя

Составить жизни моей отраду, -

Немного выгоды в том найдя -

От скуки. Разнообразья ради.

Я терпелива, но не глупа.

Тогда же сталь заблестит во взгляде

В моем - из лунного из серпа!

И письма - те, что святынь дороже, -

Все будут сожжены - до строки.

Мой милый, больше не будет дрожи

В бесстрастном воске моей руки

В ней лишь презрение - так, пустое.

Да, я злопамятна - но горда:

Я даже местью не удостою

Твоей надменности никогда.

Но... Солнце светит еще, мой милый,

Чтоб щедрость Божию утверждать.

Пока еще не взята могилой

Моя плебейская слабость ждать.

Вера Полозкова.

 

Иосиф Бродский

ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ
(Из Марциала)

Длинное очень

*

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.

Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!

*

Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.

*

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

*

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

*

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

*

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

*

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

*

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

*

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Mарт 1972

Что-то под настроение прямо...

 

Мне без тебя так трудно жить,
А ты - ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир...
А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня свое:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Все - неуютно, все - тревожит...
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя - не может.

Наум Коржавин "Времена"

 

«Любовь»

То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснет,
Почудится в дреме левкоя...
Но верно и тайно ведет
От радости и от покоя.

Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно ее угадать
В еще незнакомой улыбке.

Ахматова.

 

Остерегайся раны наносить
Душе, которая тебя хранит и любит.
Она намного тяжелей болит.
И, все простив, поймет и не осудит.

Всю боль и горечь от тебя забрав,
Безропотно останется в терзаньях.
Ты не услышишь дерзости в словах.
Ты не увидишь злой слезы сверканья.

Остерегайся раны наносить
Тому, кто грубой силой не ответит.
И кто не может шрамы залечить.
Кто твой удар любой покорно встретит.

Остерегайся сам жестоких ран,
Которые твоей душе наносит
Тот, кто тобой храним как талисман,
Но кто тебя в своей душе - не носит.

Мы так жестоки к тем, кто уязвим.
Беспомощны для тех, кого мы любим.
Следы от ран бесчисленных храним,
Которые простим… но не забудем!!!
(Омар Хайям)

 

Он сказал: «Мне нравятся многие женщины, Я не могу быть только с одной».
Она улыбнулась в ответ.
Он сказал: «Я сам по себе, Я свободен и никому ничего не должен».
Она закурила и опустила глаза.
Он сказал: «Мне нравятся женщины, которые понимают меня, и ценят мою свободу».
Она ухмыльнулась и выдохнула струйку дыма.
Он сказал: «Давай проведем хорошо время, ты мне нравишься».
Она затушила сигарету и посмотрела ему в глаза.
Он понял, что она не возражает.
Он спросил: «У тебя, наверное, было много мужчин?»
Она обняла его и сильнее прижалась к нему.
Он спросил: «Тебе хорошо со мной?»
Она закрыла глаза и поцеловала его.
Уходя утром, он сказал: «Все было здорово, только давай это останется между нами».
Она протянула руку и смахнула невидимую пылинку с его плеча.
Он сказал: «Я как-нибудь тебе позвоню».
Она кивнула и захлопнула дверь.
Он позвонил вечером того же дня.
Её не было дома.
Он дозвонился ей на сотовый только поздней ночью.
Она позволила приехать только через неделю.
Он спросил: «Ну, как ты развлекалась без меня?»
Она улыбнулась и предложила ему кофе.
Он звонил ей почти каждый день.
Она иногда просто не поднимала трубку.
Он приезжал к ней, когда она разрешала.
Она не объясняла, почему приглашения были такими редкими.
Он понял, что хочет быть только с ней.
Он нервничал, когда она не отвечала на звонки.
Он выходил из себя, когда узнавал, что её видели с другим.
Он хотел, чтобы об их связи знали все.
Она была против.
Он хотел, чтобы она была только его.
Он приехал к ней с огромным букетом алых роз.
Она приняла цветы, но попросила больше не приезжать без приглашения.
Он хотел попросить её стать его женой.
Она сказала: «Я сама по себе».
Он закурил, у него дрожали руки.
Она сказала: «Я свободна».
Ему вдруг стало холодно.
Она сказала: «Я никому ничего не должна».
Ему показалось, что сердце остановилось.
Она сказала: «И Я не собираюсь что-либо менять»…

 

Я ступаю по легкой корочки ожега,
Легкий укол и сукровица проступает сквозь трещины.
Боли не бывает слишком много,
Но самая страшная даруется рукой женщины...
(с)

 

Он не страдал, он не ходил за нею.
Не объяснялся, кепку теребя…
Она сама, однажды, чуть робея
Ему сказала: «Я люблю тебя».

Его друзья томились в ожиданьи.
Худели от бессонницы и дум.
А вечером просили для свиданья
Его же новый, синенький костюм.

А тут сама в морозы прибегала.
На стул бросала шапку и пальто.
И он решил: ему такого мало.
И он решил, что это всё не то.

Ушёл, уехал, ждал особой встречи.
Других красивых провожал домой.
Ловя себя на том, что каждый вечер
Он, засыпая, думает о той.

Ей написал письмо на трёх страницах,
А через месяц получил назад.
Ну что с такой обидою сравнится,
Чем эта надпись «Выбыл адресат».

Вдруг стало всё бесцветным…
Не клеилась работа как на грех.
И виноват никто, как-будто, не был,
Но счастье стало трудным, как у всех.

Эдуард Асадов. Он не страдал, он не ходил за нею

 

Сильные люди ломаются одномоментно.
С треском на две половины неровным куском.
Вроде сидели, болтали, читали газету;
Вроде, как было, но сутью уже не о том.

Просто без жалоб и сносят все трудности стойко.
Просьбы о помощи, слёзы остались другим.
Только душа устает от охотничьей стойки.
Раз - и спадает с терпения ангельский нимб.

И от какой-то неважной, дурацкой зацепки:
Нету автобуса или закончилась соль,
С треском летит, по дороге ломая все ветки,
С треском летит весь расхваленный самоконтроль.

Сильные люди ломаются вдруг и с надрывом.
Шел человек и смеялся, сгорая внутри.
И не берут выходных, не берут перерывы,
Не разрушают мосты и не жгут корабли.

Ты им: "Простите, мне кажется, или вам плохо?
Я б вам помог, но, вы сами поймите, дела...
Мне Маше бант завязать и забрать из детсада Серегу.
Кстати, подруга девчушку вчера родила".

Всё так не к месту и как-то до пошлости резво.
И - не до боли в глазах, не до дрожи в руках.
Вроде хотел пожалеть, а как будто отрезал.
Вроде был в сердце, а нынче стучит в позвонках.

Сильные люди ломаются. Вы уж поверьте.
Всё это сказки: "Ты сильный. Ты стерпишь. Снесешь".
Этот разлом - наподобие маленькой смерти.
Сильные люди ломаются вмиг.
Раз - и всё
©

 

Если б знать, если б можно заранее знать,
Как–то выведать, вызнать — и голову тихо склонить.
Ведь придется не только ласкать, целовать, обнимать,
А еще и своею рукой без всякой пощады казнить.

Если б знать, если б только начать узнавать,
Что, едва затвердивши уроки, не умничать, не капризничать, не попрекать —
Надо будет учиться с ног человека сбивать
И, не глядя, одним движением, человеку грудь рассекать.

Если б знать, если б знать наперед, как все складывается —
Помогли бы и те, и другие, и сама бы была начеку.
Надо было мне с юности–младости учиться пойти хирургии,
А не никчемному сладостному французскому языку.
В.Долина.

 

"Я скажу"...

 

Active,

Как всегда порадовала Сургановой,спасиб)))

Отвечу на твой каждый поцелуй!
Я только что пришла с французских курсов,
Спокойно, милый, только не ревнуй!
Француз-учитель, но люблю я русских!

И на моих губах немного блеска...
Чтобы пухлей они ещё казались...
Ты начинаешь первый? Так не честно!
Хочу, чтоб твои губы просто улыбались...

Я контур твоих губ, сначала мягко,
Нежнейшими касаниями покрою...
Мне почему-то стало слишком жарко,
Хотя... всегда так... когда я тебя целую.

Теперь едва дыша спускаюсь ниже,
По шеи и плечам, и по ключицам...
И сердце в предвкушении стучится,
Того что очень скоро, здесь случится...

Вернуться... или путь продолжить вниз?
И грудью поласкать живот и бёдра...
Но поцелуи French - сегодня мой каприз
Вернусь... чтоб насладиться ими полно

Я проскользну в тебя горячей змейкой,
Начну сначала вальс... потом кадриль,
А ты уже мою ласкаешь нежно шейку...
И жилку... я срываюсь в водевиль...

И в полустонах твоих тонут мои стоны,
И в полутанцах начинаем сладкий бой...
Зашкаливают тут же герцы и гормоны...
Дикарка - я, ты - первобытный мой герой...

Французский поцелуй любого континента,
Мы мастерски исполнили на бис...
Но он всего лишь как прелюдия момента,
... и я уже скользнула змейкой вниз...

 

Почему ты грустишь, Тебе плохо?
- Это просто всего лишь тоска,
Тебе больно наверно не много?
- Это хуже чем боль – пустота.
Почему ж ты тогда не заплачешь?
- У меня уже нет больше слёз.
Почему не поступишь иначе?
- Я не верю, что это в серьёз.
Почему никому не позвонишь?
- Я устала от мудрых советов.
Ну а если в слезах ты утонешь?
- Значит карта мне выпала эта.
Ты игрок в этой жизни иль пешка?
- Я не знаю мне трудно судить.
На орла ты поставишь иль решку?
- Всё равно не на то чему быть.
А в душе твоей лёд или пламя?
- В ней кромешная мгла, пустота.
Ты жила утешая иль раня?
- Я жила только так, как могла.
Как могла или так, как хотела?
- Знаю точно, что не для кого,
У тебя ведь красивое тело,
- Но в душе моей нет ничего.
Ты ночами не спишь, ты не можешь,
- Да бессонница бремя и жуть.
Из нутри ты как червь себя гложешь,
- Нет, стараюсь скорее уснуть.

Сергей Парусов

 

Бывает так, что люди начинают встречаться,
Но в этих отношениях, не все являются честными,
Один действительно счастлив, другой улыбается,
Мечтая о том, к кому испылывает нежность, любовь, влечение, огромные чувства,
Но боится признаться что он на самом деле чувствует, чего желает,
А тот, о ком мечты, провожает взглядом,
И может быть, тоже хочет быть с нею рядом,
Но она с другим,
И лишь в мечтах её, один парнишка,
И лишь один он сердце её пленил,
И когда дома она сидит, скучает,
Все её мысли лишь о том одном, жаль она не с ним!
И ей хочется обнять, прижать к себе крепко, и не отпускать его, уже никогда,
И она, словно девчёнка-малолетка, украдкой смотрит на него через стекло в очках,
И если встретятся взглядом они, она улыбнувшись,
Влюблённые глаза прячет от него,
И каждое утро, проснувшись,
Она думает о том, спал ли он ночью хорошо, что ему снилось, о чём его мечты,
И что скоро поезд, и что вместе не будут они...
А тот, другой, с которым она вместе, не знает ничего о том, что у неё внутри...
Но может быть, это даже к лучшему.....
Пусть лучше ей будет больней.....


NLOnax

 

Я всегда твердил, что судьба -- игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако -- сильно.

Я считал, что лес -- только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке -- ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

Иосиф Бродский

 

Твоя мораль становится ненужной
Ни для кого, ни по каким причинам.
Ну что ж, я стану самой глупой дружбой,
Чертовски нежной, но необъяснимой.

Я буду также верить в твои фразы,
Поддерживать любой нелепый выбор.
И незаметно плавиться в экстазе,
Меняя ценность взгляда на колибр.

От теплых сказок, вышептанных в тайне,
От бреда, что минутно, пьяно, ближе,
От всех реализованных желаний,
От ощущения 'под дых и где-то ниже'.

Твоя мораль давно поизносилась.
Неактуально и немного поздно.
Ты даже ухмыляешься красиво,
Свергая всех, кто 'до' и тех, кто 'после'.

Я буду самой глупой, детской мыслью,
Твоим не врученным подарком и трофеем,
В чужих глазах отбрасывая искры
И твое имя выстонав не с теми.

Я также буду верить в тебя больше,
Чем все, кто будет обречен 'на вынос'.
Мелькнув случайной фразой: 'Ты хороший', -
Мой мальчик, ты совсем еще не вырос.

Твоя мораль избита и нечестна -
Она ли руки так на пульсе держит,
Скрывая каждый выплеск неуместный,
Корректно прикрываясь под одеждой?

Я буду помнить все твои привычки,
Ценить 'под дых или немного ниже'.
Я буду этой девочкой со спичкой,
Которая в последний миг сумеет выжить.

...И лишь потом, когда совсем привыкну
Всегда напоминать, что ты хороший,
Я докажу, я выскажу, не крикну:
'Пока не сделан выбор - всё возможно'.

Я покажу, насколько был нелепым,
Как в пафос вся мораль переместилась,
Как ты не те избрал приоритеты,
Как все могло быть, но, увы, не сбылось.

Сумею стать лишь той, что вечно рядом,
Ни разу не сказав, как ты мне нужен,
Врасту под кожу - и держать не надо.
Я стану самой глупой, верной дружбой.....

Дарья Малюгина

самое забавное в том, владислав алексеевич,
что находятся люди,
до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах
«вундеркинд»,
«пубертатный период»
и «юная девочка»
«что вы хотите, она же еще ребенок» -
это обо мне, владислав алексеевич,
овладевшей наукой вводить церебролизин внутримышечно
мексидол с никотинкой подкожно,
знающей, чем инсулиновый шприц
выгодно отличается от обычного –
тоньше игла,
хотя он всего на кубик,
поэтому что-то приходится вкалывать дважды;
обо мне, владислав алексеевич,
просовывающей руку под рядом лежащего
с целью проверить, теплый ли еще, дышит ли,
если дышит, то часто ли, будто загнанно,
или, наоборот, тяжело и медленно,
и решить, дотянет ли до утра,
и подумать опять, как жить, если не дотянет;


обо мне, владислав алексеевич,
что умеет таскать тяжелое,
чинить сломавшееся,
утешать беспомощных,
привозить себя на троллейбусе драть из десны восьмерки,
плеваться кровавой ватою,
ездить без провожатых
и без встречающих,
обживать одноместные номера в советских пустых гостиницах,
скажем, петрозаводска, владивостока и красноярска,
бурый ковролин, белый кафель в трещинах,
запах казенного дезинфицирующего,
коридоры как взлетные полосы
и такое из окон, что даже смотреть не хочется;
обо мне, которая едет с матерью в скорой помощи,
дребезжащей на каждой выбоине,
а у матери дырка в легком, и ей даже всхлипнуть больно,
или через осень сидящей с нею в травматологии,
в компании пьяных боровов со множественными ножевыми,
и врачи так заняты,
что не в состоянии уделить ей ни получаса, ни обезболивающего,
а у нее обе ручки сломаны,
я ее одевала час, рукава пустые висят,
и уж тут-то она ревет – а ты ждешь и бесишься,
мать пытаешься успокоить, а сама медсестер хохочущих
ненавидишь до рвоты, до черного исступления;
это я неразумное дитятко, ну ей-богу же,
после яростного спектакля длиной в полтора часа,
где я только на брюхе не ползаю, чтобы зрители мне поверили,
чтобы поиграли со мной да поулыбались мне,
рассказали бы мне и целому залу что-нибудь,
в чем едва ли себе когда-нибудь признавалися;
а потом все смеются, да, все уходят счастливые и согретые,
только мне трудно передвигаться и разговаривать,
и кивать своим,
и держать лицо,
но иначе и жить, наверное, было б незачем;
это меня они упрекают в высокомерии,
говорят мне «ты б хоть не материлась так»,
всё хотят научить чему-то, поскольку взрослые, -
размышлявшую о самоубийстве,
хладнокровно, как о чужом,
«только б не помешали» -
из-за этого, кстати, доктор как-то лет в девятнадцать
отказался лечить меня стационарно –
вы тут подохнете, что нам писать в отчетности? –
меня, втягивавшую кокс через голубую тысячерублевую
в отсутствие хрестоматийной стодолларовой,
хотя круче было б через десятку, по-пролетарски,
а еще лучше – через десятку рупий;
облизавшую как-то тарелку, с которой нюхали,
поздним утром, с похмелья, которое как рукой сняло;
меня, которую предали только шестеро,
но зато самых важных, насущных, незаменяемых,
так что в первое время, как на параплане, от ужаса
воздух в легкие не заталкивался;
меня, что сама себе с ранней юности
и отец, и брат, и возлюбленный;
меня, что проходит в куртке мимо прилавка с книгами,
видит на своей наклейку с надписью «республика» рекомендует»
и хочет обрадоваться,
но ничего не чувствует,
понимаешь, совсем ничего не чувствует;
это меня они лечат, имевшую обыкновение
спать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым,
будто клином на них белый свет не сходится,
извиваться, орать, впиваться ногтями в простыни;
это меня, подверженную обсессиям, мономаниям,
способную ждать годами, сидеть-раскачиваться,
каждым «чтобы ты сдох» говорить «пожалуйста, полюби меня»;
меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами,
снимающими всегда в строгой очередности,
как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам,
как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться,
как я читаю книжку на подоконнике,
потому что считают, видимо,
что как-то так и выглядит жизнь писателя;
они, кстати говоря, обожают спрашивать:
«что же вы, вера, такая молоденькая, веселая,
а такие тексты пишете мрачные?
это все откуда у вас берется-то?»
как ты думаешь, что мне ответить им, милый друг владислав алексеевич?
может, рассказать им как есть – так и так, дорогая анечка,
я одна боевое подразделение
по борьбе со вселенскою энтропией;
я седьмой год воюю со жлобством и ханжеством,
я отстаиваю права что-то значить,
писать,
высказываться
со своих пятнадцати,
я рассыпаю тексты вдоль той тропы,
что ведет меня глубже и глубже в лес,
размечаю время и расстояние;
я так делаю с самого детства, анечка,
и сначала пришли и стали превозносить,
а за ними пришли и стали топить в дерьме,
важно помнить, что те и другие матрица,
белый шум, случайные коды, пиксели,
глупо было бы позволять им верстать себя;
я живой человек, мне по умолчанию
будет тесной любая ниша, что мне отводится;
что касается славы как твердой валюты, то про курс лучше узнавать
у пары моих приятелей, -
порасспросите их, сколько она им стоила
и как мало от них оставила;
я старая, старая, старая баба, анечка,
изведенная,
страшно себе постылая,
которая, в общем, только и утешается
тем, что бог, может быть, иногда глядит на нее и думает:
- ну она ничего, справляется.
я, наверное,
не ошибся в ней.
(с)

 

Как Снежная Королева,
И неприступная Дева..
Спокойно и безмятежно
Жила на вершине снежной.

Под снегом хранила нежность,
Скрывала любви безбрежность.
Обжегшись, дула на воду,
Ценила свою свободу.

Приветливо, безучастно
Взирала на чьё - то счастье.
Без зависти и без грусти


Легко, ровнёхонько, тихо
Текла моя жизнь до вихря...
Зажглась от твоей я страсти,
Сумел мой покой украсть ты.

Теперь - я твоя Королева..
Твоя нежнейшая Дева..
Горю, полыхаю, сгораю.
В любви твоей таю, таю...

 

И что это было - сумма разностей,
Которая их разделила поровну...
Она задыхалась порой от радости,
Но часто смотрела в другую сторону,
Где тихо шагали по жизни парами,
Где чинно рожали детишек - двойнями
И где умирали седыми, старыми,
Не слишком счастливыми, но спокойными.
А с ним не могло быть. И значит, не было
Покоя и правил. Стыда и совести,
Когда он легко добегал до неба с ней,
И там они плавали в невесомости,
Когда он ловил ей пушистых ангелов,
Забавных и ласковых, словно кролики...

Она без него догорала - факелом.
Он пил свой коньяк.
За соседним столиком...
Кот Басё

 

POSTSCRIPTUM
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

Сочинения Иосифа Бродского.

*********************************

ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Так долго вместе прожили, что вновь
второе января пришлось на вторник,
что удивленно поднятая бровь,
как со стекла автомобиля - дворник,
с лица сгоняла смутную печаль,
незамутненной оставляя даль.

Так долго вместе прожили, что снег
коль выпадал, то думалось - навеки,
что, дабы не зажмуривать ей век,
я прикрывал ладонью их, и веки,
не веря, что их пробуют спасти,
метались там, как бабочки в горсти.

Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ;
что губы, припадавшие к плечу,
с моими, задувавшими свечу,
не видя дел иных, соединялись.

Так долго вместе прожили, что роз
семейство на обшарпанных обоях
сменилось целой рощею берез,
и деньги появились у обоих,
и тридцать дней над морем, языкат,
грозил пожаром Турции закат.

Так долго вместе прожили без книг,
без мебели, без утвари на старом
диванчике, что - прежде, чем возник,-
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя.

Так долго вместе прожили мы с ней,
что сделали из собственных теней
мы дверь себе - работаешь ли, спишь ли,
но створки не распахивались врозь,
и мы прошли их, видимо, насквозь
и черным ходом в будущее вышли.
**************************************

Что ветру говорят кусты,
листом бедны?
Их речи, видимо, просты,
но нам темны.
Перекрывая лязг ведра,
скрипящий стул —
"Сегодня ты сильней. Вчера
ты меньше дул".
А ветер им — "Грядет зима!"
"О, не губи".
А может быть — "Схожу с ума!"
"Люби! Люби!"
И в сумерках колотит дрожь
мой мезонин...

 

Всё говорим:
“Бережём
Тех, кого любим,
Очень”.
И вдруг полоснём,
Как ножом,
По сердцу —
Так, между прочим.
Не в силах и объяснить,
Задумавшись над минувшим,
Зачем обрываем нить,
Которой связаны души.
Скажи, ах, скажи —
Зачем?..
Молчишь,
Опустив ресницы.
А я на твоём плече
Не скоро смогу забыться.
Не скоро растает снег,
И холодно будет долго...

Обязан быть человек
К тому, кого любит,
Добрым.

Юлия Друнина

 

Не дарите женщине надежду, все равно потом ведь отберете,
Подарите лучше ей одежду иль парфюм, иль котика в берете,
И, притом, живого, потому что в день прощанья, ей сердечко клюнув,
Вы сбежите в зиму или в осень, а его она уже не бросит.

Бережно прижмет его к сердечку, потому что помнит: мы в ответе,
Потому что знает, мы в ответе за того, кем дорожим на свете.
Не дарите женщине надежду, подарите ей колье и серьги,
Подарите ей весной подснежник, плеер подарите или деньги,
Шлите ей, от мира откупившись, от ее нехитренького мира,
Где полно забот и дочь впридачу, подарите ей, к примеру, дачу.

Подарите скромненькую дачу, чуть поменьше, чем ее квартира,
Чуть попроще, чем ее полмира, подарите дачу наудачу.
Не дарите женщине надежду, не дарите, вдруг она поверит,
Станет вас лелеять, холить, нежить, вдруг возьмет и вам Себя подарит
С бантиком на шее, как игрушку… Лучше подарите ей подушку
С одеялом, что б без вас не мерзла, подарите мягкую подушку.

В общем, подарите, что хотите, шубу, сапоги, белье, иль вазу,
Но, как болезнь, в начале, как заразу, в ней надежду истребите сразу!.
(с)

 

Мы - послушай! - такие разные... Ты так любишь ходить на красные, собираться и что-то праздновать раз в неделю в своем кругу. Я люблю Пастернака, Роджерса, напевать в темноте в пол голоса, перекрашивать в белый полосы, жизнь записывать на бегу. Ты играешь на нервах мастерски, сочиняешь подружкам басенки... Я в ларьке покупаю ластики и стираю на душах грязь. Что же нас так магнитит вечером, когда вроде бы делать нечего, и до ночи - еще пол вечности? Что за странно-больная связь?

Я ведь - знаешь - давно поставила точку в этой игре по правилам, я вернулась и все исправила, завершив по судьбе петлю. Ты как прежде - всегда на красные, продолжаешь гулять и праздновать... Мы - послушай! - такие разные. Я едва это все терплю.

© Copyright:Анна Кулик, 2011

 

Обезьянка Чарли

Обезьянка Чарли устает ужасно
От больших спектаклей, от больших ролей.
Все это ненужно, все это напрасно,
Вечные гастроли надоели ей.

Быть всегда на сцене! И уже с рассвета
Надевать костюмы и смешить людей.
Бедная актриса устает за лето,
Дачные успехи безразличны ей.

Чарли курит "кэмел", Чарли любит виски,
Собственно, не любит, но "для дела" пьет.
Вот она сегодня в роли одалиски
Исполняет танец, оголив живот.

И матросы смотрят. Вспоминают страны,
Где таких, как Чарли, много обезьян.
И швыряют деньги. И дают бананы.
А хозяин хмурый все кладет в карман.

Только с каждым годом все трудней работа.
Люди не смеются. Людям не смешно.
Чарли не жалеет. Их обидел кто-то,
Оттого и стало людям все равно.

Звери, те добрее. Людям что за дело?
Им нужны паяцы, им нужны шуты.
А зверям самим кривляться надоело,
В цирках да в зверинцах поджимать хвосты.

Ах, и мне не легче- этим же матросам
Петь на нашем трудном, чудном языке!
Думали ль вы, Чарли, над одним вопросом:
Почему мы с вами в этом кабаке?

Потому что бродим нищие по свету.
Потому что людям дела нет до нас.
Потому что тяжко зверю и поэту.
Потому что нету Родины у нас!

А.Вертинский

 

"Погляди – с востока струится тьма, у луны на лбу проступает крест,
Все моря и горы сошли с ума, ощутив нужду в перемене мест,
Воздух режет горло острей ножа, в животе шевелится скользкий спрут.
Но еще не поздно унять пожар, успокоить бурю, отсрочить суд,

Прекратить ветров погребальный вой, заменить вулканы на дым печей...
Смехотворна плата: убей того, кто сегодня спит на твоем плече.
Он - палач и плаха, скудель беды, преисподний выкормыш, адский стяг,
Кровь и гной наполнят его следы... Хоть чуть-чуть промедлишь - и будет так!

Две печати сняты, осталось пять, рыжий конь гарцует у райских врат.
Воды рек вот-вот обратятся вспять, и на землю рухнут огонь и град,
Третий ангел держит у губ мундштук, и звезда Полынь на весу дрожит…
Почему же ты не разнимешь рук? Отпусти, ему все равно не жить!

Отчего ты щуришься, хмуришь бровь, побелевший рот превращая в шрам?
Да какая, к дьяволу, тут любовь, если небо треснет сейчас по швам,
Если чаши гнева уже кипят, для господней жатвы наточен серп?
Ты ведь знаешь цену: твой младший брат - или все. Ты слышишь? Под корень - все!

Ну, решай скорее. Шуршит песок, растирая в пыль горизонта нить..."

Ты легко целуешь чужой висок - осторожно, чтобы не разбудить.

 

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

М. Цветаева

 

- Я подожду тебя здесь, ты мне так нужна...
- Я не хочу для тебя оказаться ложью,
Я ведь другому ещё нужна…
- Думаешь, да?..
- Думаю, да… возможно.

- Я всё равно тебя буду ждать.
- Нет, не теряй на меня понапрасну время,
Кто-то согреет твою кровать,
Кто-то… не я… я - плохое бремя.

- Я так решил. Только ты одна
радость моя и боль, и моя награда.
- Как же воздвигнутая стена
между тобой и мной?
- Это не преграда -

Я уберу все стены, что на пути
станут тебе хоть малою, но помехой…
- Горы…
- И горы смогу снести...
- Были обиды…
- Уйдут с утехой.

- Как я смогу поверить твоим речам?
- Просто поверь.… И оставь нараспашку двери,
Дай прикоснуться легонько к твоим плечам
- Знаешь, мне хочется в это верить…

(с)

 

Остывший кофе

Он пил всегда горячий крепкий кофе,
и улыбался, как на чай я дую,
как по утрам во сне и на ходу я
нахваливаю «хлеб ржаной в Вюнсдорфе»,
И вспоминаю детство в белых гольфах.
Как пуговицы путаю в петличках,
И забываю телефон свой дома…
И в пробках как мечтаю о паромах,
чтоб не сидеть в машинах- электричках,
и заплетаю вечером косички…
Как в холодильнике ищу свою помаду,
Подвешиваю плащ у «шведских лестниц»,
Цветы не поливаю целый месяц…
Как летом жду прихода листопада,
Хотя и осени особенно не рада.

Он говорил, что кофе – это сила
После бессонной ночи с моим нравом,
Что чай зеленый – водная отрава,
Что я проспала половину мира,
Пока свой чай дыханием студила.
Я фыркала и рассыпала сахар
По целой кухне, – тапки прилипали…
Мои рассветы прятались в вуали,
Чихали на кофейный резкий запах,
Он улыбался и забавно ахал…
А после… были сотни дней « без кофе»,
И тапки (лишь мои) сироп лизали
С невымытого пола в темном зале
Без звуков «о напитках философий»,
Утопленных цветов рай где-то - в торфе.
…………………………………….
Был город свеж…На завтрак свой случайный
Я забежала в утренний «ПроКофий»…
….- Как поживает твой мирок бескрайний?
- Она мне варит превосходный кофе,
Но высыпаюсь с ней…И знаешь тайну?
Люблю зеленый чай с кусочком лайма.

*********************************

Кто-то подсел за столик,
Без слов начиная фразу:
Женщина с запахом кофе…
Такую почувствуешь сразу.

Напиток изыскан, да дерзок.
Своей ароматной вуалью
Глаза цвета крепкого кофе
раздавят чернеющей далью.

Улыбкой стекая в напиток,
Качнулись зрачки да ресницы.
Женщина с запахом кофе,
Тобой невозможно напиться...

Оставь мне запах кофе и иди,
Давай не будем скомкано лукавить,
Истерзанное лето позади,
Еще чуть-чуть и осень будет править.

Еще чуть-чуть и желтых листьев прах
Отправит нас в супружеские спальни,
Оставь мне запах кофе на губах,
И несколько посланий виртуальных.

Оставь июнь тревожный и слепой,
Пылающий июль и август томный,
Запомни меня именно такой-
Чувствительной, обидчивой, нескромной.

Оставь мне запах кофе и иди,
Губами сохраню твою улыбку,
Осознанная осень впереди,
И все имеют право на ошибку

 

Эдуард Асадов

Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!

 

Давай расстанемся, заменим все маршруты.
И указатели перевернем вверх дном.
В случайное такси, субботним утром.
Все наши разговоры запихнем.

Давай останемся мы лучшими врагами.
Да наплевать, как мы искусно врем,
Как письма, молча прячем за шкафами
И спьяну их от туда достаем...

Давай заселим, к нам в квартиры незнакомцев.
Чтоб пустоту на время погасить.
Заводим экзотических питомцев.
Пытаясь догадаться, как нам жить...

Давай признаемся пощечиной, по левой!
Чуть только поцелованной щеке.
Тебе не все равно...
И уж, наверно, точно...
Стремительно небезразлично мне...

автор: Владимир Ток

Я – слишком цветной, ну а ты – слишком белая…
Я – слишком порывистый, ты же – несмелая…
Боишься испачкаться яркими красками,
Безумством моим и горячими ласками…
К чему эта логика?.. эта сверх-взвешенность?
Зачем говоришь, что нас лучше не смешивать?
Ведь я в тебя целюсь так хрипло и трепетно,
Хочу подстрелить-приручить-сделать преданной,
Хочу заразить тебя страстью и нежностью,
А может быть даже – семьёю и верностью…
Я рвусь поделиться с тобою дыханием,
Одним-на-двоих-без-обманов сознанием…
Решил пропитаться насквозь твоим запахом,
На завтраки быть твоим кофе без сахара…
Потом прекращу твои пытки диетами,
И ты, как и я, увлечёшься конфетами.
Мы станем смотреть лишь в одном направлении
И мысли хранить, что друг другу доверили.
Позволю тебе кучу бреда и вольностей,
Попробуем всё из доступных возможностей!
Я брежу тобой! Я тебя культивирую!
Покрашу в свой цвет! Научу быть счастливою!
Я – слишком цветной, ну а ты – слишком белая!
Мне странно, что ты осторожно-несмелая
Доводишь меня до горячки так бешено!!!!!
В любви не ведут себя скромно и сдержанно!
Любовь не должна быть продуманно-взвешенной!
Не бойся испачкаться!
Смешивай!
Смешивай!

(Сергей Косинов)

 

Хорошего человека приятно отправить на экспорт
В стране восходящего кайфа, Во чреве туземных аптек.
Рецепт заменяет паспорт и тело - казенный деспот,
И череп - масонская ложа за шторами сонных век.
Хорошему человеку приятно рога наставить,
Обычно хорошим людям везёт с хорошей женой,
Но ночь, эта черная дура, желает меня надинамить,
Постель положив как границу между тобой и мной.
А днём, видя птицу в небе, а, может быть, мыло в корыте,
А, может быть, небо в могиле, или в аптеке смерть,
Я сам для себя хороший, не совершивший открытий,
Что день - это тоже граница, что в скважине ночи - нефть.
А смерть - это вход или выход?!
А ночь - это вдох или выдох?!
И можно стоять на границе
И за границею быть!
Но за проходными дворами
Одно не терять из виду:
Хорошего человека
выследить и убить!

 

...Куда мне деть твое «прости»?
Повесить в рамку над кроватью,
Носить под стильным черным платьем,
Или оставить взаперти?
Куда мне деть твое «прости»?
Добавить в новый гель для душа,
Подать под соусом на ужин,
Или в косички заплести?
Куда мне деть твое «прости»?
Свернуть конвертом аккуратно,
Разлить по чашкам в аппаратной,
Или в святыню возвести?
Куда, куда его нести?
«Прости» - твой гимн, и жизнь, и кредо,
И упование победой…
Прости, но нам не по пути...
(с)





Кто тебе сказал, что я колдунья?
Люди злы и лживы, как всегда.
То, что я гуляю в полнолунье, -
Не порок, мой мальчик, не беда.

Люди множат слухи от безделья:
Им бы чем-то праздный ум занять.
Ты за мной пошел бы и без зелья,
Неужели нужно объяснять?

Я в твоей свою ладонь согрею
И скажу без тени хвастовства:
То, что я с годами не старею, -
Вовсе не примета колдовства.

Сплетник глуп и в жизни мало смыслит.
Проще взять, конечно, чем отдать.
Что с того, что я читаю мысли?
Просто я умею наблюдать.

Все забудь, лишь только ветер дунет,
Приходи – я с радостью приму.
Кто сказал тебе, что я колдунья?
Ты не верь, мой мальчик, никому.

И когда в душе запахнет маем,
И зажгутся искорки в золе,
Приходи – мы вместе полетаем.
Что с того, что сидя на метле?
(с)

 

И ничего не остается, кроме жить,
месить пространство, вычитать минуты,
и так прощаться с близкими, как будто
выходишь на площадку покурить.

И сочиняя мир из ничего,
и став от боли даже ниже ростом,
опять живешь среди чужих и взрослых,
как посреди сиротства своего.

Но там внутри, на самой глубине,
за самой хрупкой тонкой перепонкой,
твоя любовь испуганным ребенком
уже устала плакать обо мне.

И в этот сад, и в этот рай кромешный,
где так легко друг друга не узнать,
где никого – ни после нас, ни между –
я в сотый раз иду тебя искать.

автор: Елена Касьян

Вера Полозкова


Черный блюз

Чего они все хотят от тебя, присяжные с мониторами вместо лиц?
Чего-то такого экстренного и важного, эффектного самострела в режиме блиц.
Чего-то такого веского и хорошего, с доставкой на дом, с резной тесьмой.
А смысл жизни - так ты не трожь его, вот чаевые, ступай домой.
Вот и прикрикивают издатели да изводят редактора.
Но еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Страшно достает быть одной и той же собой, в этих заданностях тупых.
Быть одной из вскормленных на убой, бесконечных брейгелевских слепых.
Все идти и думать - когда, когда, у меня не осталось сил.
Мама, для чего ты меня сюда, ведь никто тебя не просил.
Разве только врать себе "все не зря", когда будешь совсем стара.
И еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Что за климат, Господи, не трави, как ни кутайся - неодет.
И у каждого третьего столько смерти в крови, что давно к ней иммунитет.
И у каждого пятого для тебя ледяной смешок, а у сотого - вовсе нож.
Приходи домой, натяни на башку мешок и сиди, пока не уснешь.
Перебои с цикутой на острие пера.
Нет, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Еще рано - еще так многое по плечу, не взяла кредитов, не родила детей.
Не наелась дерьма по самое не хочу, не устала любить людей.
Еще кто-то тебе готовит бухло и снедь, открывает дверь, отдувает прядь.
Поскулишь потом, когда будет за что краснеть, когда выслужишь, что терять.
Когда станет понятно, что безнадежно искать от добра добра.
Да, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Остальные-то как-то учатся спать на ветоши, и безропотно жрать из рук, и сбиваться в гурт.
Это ты все бегаешь и кричишь - но, ребята, это же - это страшное наебалово и абсурд.
Правда, братцы, вам рассказали же, в вас же силища для прекрасных, больших вещей.
И надеешься доораться сквозь эти залежи, все эти хранилища подгнивающих овощей.
Это ты мала потому что, злость в тебе распирающая. Типа, все по-другому с нынешнего утра.
И поэтому тебе, девочка, не пора еще.
Вот поэтому тебе все еще не пора.

 

***
Мечтайте, люди добрые, мечтайте,
О самом милом, светлом и родном.
И в жизни никогда не забывайте
Прощать, и за добро платить добром.
Любите рано утром просыпаться,
Цените все, что жизнью вам дано.
И людям не ленитесь улыбаться,
Учитесь отдавать свое тепло.
Не будьте лживы, мелочны, сварливы,
Не покидайте в суете друзей.
Поверьте, все вернется с большей силой,
Все то, что вы отдали для людей.
Это не просьба, зов или пророчество,
Но тот, кто отвернулся от людей,
Давно обрек себя на одиночество,
Не понимая участи своей.
Есть истины, которых не отвергнешь,
Они верны, бессмертны и сильны.
О, Человек, когда же ты поверишь,
Что создаешь свой мир лишь только ТЫ! ©

 

я ненавижу просыпаться в пустоте,
когда тобою пахнет одеяло,
когда забыты сигареты на столе,
ну, а тебя самой - как не бывало.
я ненавижу просыпаться в пустоте,
пытаться обхватить тебя руками,
пытаться рисовать твой образ на стене,
или стучать в нее своими кулаками.
я ненавижу просыпаться в пустоте,
казнить тетрадь любви словами.
любовь - следы на простыне,
служившей ей киноэкраном.
я ненавижу просыпаться в пустоте,
искать тебя похмельным взглядом.
я ненавижу думать о тебе,
и не иметь возможности быть рядом.

© Паша Мескалин

 

Портрет без интерьера

Мой напарник - исконный, породистый одиночка;
шрамы, перстни, наколки и седина в висках.
Ничего, на самом-то деле, не помню точно,
до сих пор не пойму, как стала ему близка.

Мой напарник знает, откуда здесь дует ветер,
где зимуют раки и где они ждут весны.
С ним непросто шутить, в особенности о смерти.
Он не носит ножа, так как знает, что делать с ним.

Рядом с ним я щенок, восторженный и нелепый,
карамельная девочка в шёлке и кружевах.
Так он смотрит в мои глаза и сбивает пепел,
что не знаю, как я вообще до сих пор жива.

У него высокие скулы, стальные нервы, -
но в груди цветут эдельвейсы,
крылья режутся за спиной.

Помню, я была чьей-то женой, и почти примерной;
он сказал -
"бросай это дело, идём со мной".

(c) Ракель Напрочь

Взято отсюда
http://bliki.narod.ru

Чем больше читаю её - тем больше нравится.

* * *
никто не знает числа и фамилий жертв
к концу спектакля; но если на сцене есть
ружьё, на стене висящее, - наш сюжет
не будет пресен
(по крайней мере, не весь)

красавица, умница, всё у неё хорошо
в семье, на работе, с подругами; дома - в семь,
и можно не помнить, что если бы он пришёл -
она легко попрощалась бы с этим всем

вот так и живёт себе - много лет и зим,
смеётся, целует, стирает, готовит, шьёт,
а над кроватью ружьё на стене висит -
фамильное заряженное ружьё.

(с) Ракель Напрочь

взято оттуда же

 

Михай,

отлично,соскучилась за новыми стихами)))

Просто...

Просто устала спорить с землёй и с небом,
просто устала смахивать слёзы с век.
Так неуместно и трогательно-нелепо, -
манна небесная! - выпал на землю снег...

Самое время ходить по гостям - и после,
ворот поправив, гулять по чужим местам.
Я и тебе, хоть желанная, всё же - гостья,
только грустить об этом себе не дам.

Просто зима - безо всяких тебе вступлений;
северный ветер до самой зари не стих.
Просто устала от груза чужих сомнений, -
только кому-то ведь надо его нести...

Снова легко на ветру замерзают пальцы,
но не застынет кровь, как в реке вода.
Вежливым гостьям положено - улыбаться;
ворот поправив, прощаться, прощать - и вдаль.

И еще чуть:

Ей нравится прыгать с разбега в холодный северный водоём.
Ей нравятся те, у кого тяжела рука.
Она не боится боли;
её болевой приём
бодрит, как глоток воды из чистого родника.

Где сыщешь того, кто хотел бы остаться с ней?
Спроси, что ей нравится - будешь и сам не рад.
Она не боится ни крыс, ни пиявок, ни пауков, ни змей,
ни стаи голодных собак посреди двора.

Она не боится быть замужем за никем:
ей нравятся перемены, и ветер, и дрожь огней.
Её одиночество бродит на поводке
из дома в дом, прирученное, за ней.

Она не боится силы, а силе метит в ученики;
не боится, что небо однажды разверзнется над головой.

А только того, что он просто придёт, и коснётся её руки,
и скажет:
"Ну ладно, хватит.
Пойдём домой".

Ракель Напрочь(с)

 

Вот ведь как славно получается у человека букоффки одну к другой приделывать...

Золушка

"Фея, добрая фея, я так устала от этих лиц.
Больно, вот здесь, левее; скажите, милая, где же принц?
Каждое слово ранит, и каждый взгляд меня бьёт, как хлыст.
Кто там ещё в программе, какие люди с глазами крыс?

Фея, добрая фея, вы мне теперь как родная мать.
Пусть я люблю и умею и веселиться, и танцевать, -
можно мне по-английски, пока не видят, домой уйти?
Сколько же может длиться этот нелепый корпоратив?

Фея, кто эти люди? Моё веселье их только злит.
Я не прошу, чтоб на блюде они мне чудо преподнесли;
видно, до самой смерти с себя не смыть ни золу, ни гарь.
Кто мне все эти леди, которые чуют во мне врага?

Фея, всё это грустно, всем этим тряпкам пора в костёр,
туфелька от Прокруста пусть будет обувь моих сестёр.
Я же ведь не про это, не про джек-пот или первый приз.
Что там конец сюжета, - мне знать бы в принципе, как там принц".

Голосом, полным ласки, ответит бархатный тёмный сад:
"В сказке есть доля сказки, -
ну потерпи ещё полчаса".

Только бы не сломаться.
Ещё немного.
Всё хорошо.

Медленно бьёт двенадцать
тяжёлый маятник медно-жёлтый.



Было простое платье - теперь изящно, как лепесток.
"Что же, теперь пора тебе, ты вела себя на все сто;
пока ещё не искали, беги с территории марш-броском.
Туфельки можно оставить, но я советую босиком;
тыква теперь - карета, и принц давно уже ждёт домой".

В сказке есть доля бреда, -
не дружит сказочник с головой.

(с) Ракель Напрочь

взято оттуда же

 

Не осилила. Слишком мудрено

 

Ну так бы и сказала но все равно, не умаляя бродского (действительно талант) моя любовь- пастернак

 

ЭТО стихотворение первый раз прочитал мне мой дорогой.Трогает...
Жди меня, и я вернусь. Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня, Выпьют горькое вино
На помин души... Жди.
И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

 

«Оборотень, оборотень, серая шёрстка!
Почему ты начал сторониться людей?»

«Люди мягко стелят, только спать жёстко.
Завиляй хвостом - тут и быть беде».

«Оборотень, оборотень, ведь не все - волки!
Есть гостеприимные в деревне дворы...»

«Может быть, и есть, но искать их долго,
Да и там с испугу - за топоры».

«Оборотень, оборотень, мягкая шубка!
Как же ты зимой, когда снег и лёд?»

«Я не пропаду, покуда есть зубы.
А и пропаду - никто не вздохнёт».

«Оборотень, оборотень, а если охотник
Выследит тебя, занося копьё?..»

«Я без всякой жалости порву ему глотку,
И пускай ликует над ним вороньё».

«Оборотень, оборотень, лесной спаситель!
Сгинул в тёмной чаще мой лиходей.
Что ж ты заступился - или не видел,
Что и я сама из рода людей?
Оборотень, оборотень, дай ушки поглажу!
Не противна женская тебе рука?..
Как я посмотрю, не больно ты страшен.
Ляг к огню, я свежего налью молока.
Оставайся здесь и живи...»

...а серая
Шкура потихоньку сползает с плеча.
Вот и нету больше лютого зверя...

«Как же мне теперь тебя величать?..»

(с) Мария Семёнова

 

Мама... Простое, казалось бы, слово,
А сколько в нем нежности, ласки, тепла,
Ребенок лопочет его бестолково,
Ручонки раскинув, припухший от сна.
В печали и в радости мы произносим,
То робкое "Мама", то резкое "Мать".
Порой на чужбине вдруг сердце запросит
Совсем незнакомую-мамой назвать.
А дома так часто ей делаем больно
Поступками, взглядами, жестами мы,
Потом вдалеке вспоминаем невольно
О том, что прибавило ей седины.
И пишем на школьных листках торопливо
Признанья своей запоздалой вины.
Она их читает, краснеет стыдливо,
И в горьких морщинах слезинки видны.
Давно без письма все обиды простила,
А тут ей до боли приятно прочесть:
"Спасибо, родная, за то, что растила,
За то, что ты любишь, За то что ты есть!!!

 

"Грех забывчивости"
Нас не сделаное мучает, нам забытое больней.
Оттого ли ноет сердце на исходе наших дней?
О забытом нежном слове, не написанном письме.
О цветах, что не раскрылись, мы тоскуем в тишине.
О тяжелой чьей-то ноше, что могли мы облегчить
О несказанном совете вспоминаем ли в ночи?
Лишь руки прикосновенье, ободряющий намек,
Но дела торопят вечно, а глядишь-и вышел срок.
Эти маленькие жесты общности и доброты,
Эти шансы на бессмертье вне извечной суеты,
Все они в ночи проходят долгой, грустной чередой в час, когда робка надежда, когда жаден ветра вой,
Ибо ЖИЗНЬ так БЫСТРОТЕЧНА, а печаль так велика-
Грешно медлить с состраданьем до последнего звонка.
Нас не сделанное мучит, нам забытое больней.
Оттого ли ноет сердце на исходе наших дней?



Маргарет Сангстер