Якобы со слов Рудольфа Нуреева его биограф Рюнтю рассказывает сцену возле общественного туалета, где Нуреев встречается с 17-летним Мишелем. Нуреев тянет парня с собой. Тот сопротивляется:
"- Но ведь в туалете лучше! Идем,- поясняет он. <...>
- Почему, почему лучше? Ведь там грязь, грибки, спид, венерические штучки, вирусы и... всё, о чем может мечтать самоубийца...
- Нет, нет,- перебивает он меня. - Мне любится только там.
- Бог ты мой! Ну что ж... бери меня в туалете. Ты что, мечтаешь о сказочной дыре в стене на уровне рта? - говорю я с отвращением в голосе.
- О да! Это великолепно! Я упиваюсь этим уже несколько недель,- восторженно вскрикивает он. Я всё понимаю" (Рюнтю 1995: 79-80).
Другой молодой любовник, Джеймс, как-то заявился к Нурееву вечером неожиданно и был окровавлен.
"Я <...> похолодел от ужаса. Он панически озирается по сторонам. Его желтые глаза полуоткрыты. Джинсы и ... всё-всё ... в красном. Его кровь?! Ее так много... Она даже не успевает загустеть и поэтому звонко хлюпает в его ботинках. Его тело опускается бесчувственно на мраморный пол. Я вижу, как его покачивает из стороны в сторону. Его ноги дрожат. Он удушливо всхлипывает". Говорит, что надо ехать в больницу и встает. "Он переставляет ноги, как слон".
Парня привез таксист. Он заявляет Нурееву: "Я подобрал этого срамного парня на углу у парка. Ты знаешь, что он там делает?". Оказывается, когда Джеймс в кабинке туалета сунул напряженный член в дырку, с той стороны по нему ударили ногой. Разрыв кольцевой пенисной вены.
Нуреев принимает всё близко к сердцу. "Я ощутил сокрушительной силы удар по себе, своему пенису - крючку, переполненному сексуальным возбуждением. Всё смешалось, точно адов ... молочный коктейль. Кровь брызнула и вспенилась, как алое варенье вперемешку со сперматозоидами, белыми, будто снег. Механический удар сплющил плоть, как молоток шляпку гвоздя. Та новая боль уже не была физической. Это было умопомрачение от ожидания неизбежного физического уродства. Затем пришло ... другое. Меня захватила ненависть за раздавленное человеческое и мужское достоинство. <...> Я чувствовал всё так же, как и он" (Рюнтю 1995: 293-297).