Солнце бережно Фудзи коснулось

​

•••​

Вчера пополудни
Испили мы чашу блаженства.
Осеннее солнце
Стоит одиноко
Над Фудзи.
(с) Рубоко Шо​

Лукавый август светил в узкое окно своим ровным, нежным солнцем, словно обещая, что лето никогда не кончится, но редкие золочёные листочки и простуженные ночи выдавали в нем жестокого обманщика. Как бы я не любила осень, с летом прощаться не хотелось.
"Слушай, мне их придушить всех хочется, это в первый-то день. Да не детей, десятилетним пацанам таскают сумки и помогают переодеваться, это нормально? И ведь не скажешь ничего." - я невольно услышала разговор тренера по телефону и тихонько усмехнулась, глядя на мамочек, старательно поправляющих форму своим не таким уж и детям. Обладатель красивого бархатного баса закончил разговор и, гневно сверкнув черными глазами, вышел в зал. Отчитал кого-то, ответил на вопросы, изо всех сил сдерживая раздражение. "Вот это демон..." - подумала я, робко отдала документы и сообщила, что сын будет приходить и уходить сам. "Я только за самостоятельность, если Вы доверяете". Сложив ладони на японский манер я, едва заметно склонила пред ним голову. "Хорошей тренировки, Сенсей. До свидания". Он попрощался таким же жестом, наконец улыбнувшись.
Шло время, сын усердно постигал азы айкидо. Я заходила изредка, каждый раз учтиво и чуточку кокетливо здороваясь с Сенсеем. Я засматривалась на него и, признаться, мысли мои табуном диких лошадей неслись к обрыву с самыми сладострастными фантазиями. Как же хорош... Высокие скулы, ямочки на щеках в редкие моменты улыбки, острый, пронзительный, темный взгляд, густые волосы, небрежная щетина, рост за 190, отличное сложение. И кимоно. Оно делало его недосягаемо отсраненным и ещё более желанным. Хлопковая ткань лишь выделяла самые вкусные места и не скрывала треугольник волосатой, фактурной груди. Он выходил с тренировки слегка потный, сосредоточенный, раздавал всем рекомендации, хвалил, ругал. Предельно вежливо, не повышая голоса, но так, что от его тона и взгляда леденела кровь. Он почти не улыбался, в целом держал образ сурового самурая и оттого составил у родителей впечатление злого, если не жестокого человека. Но только не у меня. Я видела в нем гармонию, живость характера, бесконечную страсть и верность своему делу. "Жаль, что я ни капельки не спортивная, записаться бы к нему на занятия и...", размышляла я, задумчиво проводя пальцем по губам. Впрочем, мои мечты о Сенсее, как и о любом другом харизматичном мужчине, не несли в себе какого-то реального интереса. Так мне искренне казалось.
Прошел месяц. Я зашла к Сенсею перед очередным занятием с распечатанной платежкой. Файл выскользнул у меня из рук, полетел и каким-то непостижимым образом мы столкнулись, поднимая его. Секунда, мгновение, взгляд друг другу в глаза и... Сенсей поцеловал меня. Вот так запросто положил ладонь на щеку и поцеловал. Сказать, что я затупила - ничего не сказать. Оказывается, сердце в пятки не только от страха уходит, но и от чего-то внезапного. Повисла молчаливая пауза. Он замялся, пробормотал что-то, виновато и понуро стал перебирать документы на столе, кажется, и сам не очень-то понял, что сделал. Ну а я в немом оцепенении вылетела из его раздевалки (она же - кабинет) с пылающими щеками и без единой мысли в голове. В висках стучало и отчего-то дрожали коленки.
Я зашла в пустую квартиру, ополоснула лицо. "Что это было?" - спросила я отражение в зеркале. И, прокручивая в мыслях поцелуй снова и снова, сползла по стенке в душе, скользнув пальцами между ног... Трудно сказать, чего в этой шумной волне желания было больше: Сенсея, неожиданности, тщеславия? "Вот же мальчишка, и что он во мне нашел?" - думала я, довольно щурясь в зеркало, и разглядывая свои не идеальные, но влекущие мягкой женственностью изгибы тела в блестящих капельках воды. Мальчишка был на 4 года старше.

"Ссссука... Дофантазировалась?" - раскатисто и зло звучал голос в трубке.
"Я ничего не делала ведь, ты же знаешь."
Голос вдруг обрёл ледяной и пугающий оттенок:
"Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел Бога;
И робко выронил свой лук... * Тебе и не надо ничего делать. Теперь он тебя трахнет, это вопрос времени. А ты отдашься и про мужа не вспомнишь, не то, что про меня."
"Борь, ну не начинай, мне и без твоих провокаций невыносимо."
"Трахнет, крольченок мой, он уже все решил. А эти все простите-извините только потому, что сам себя ещё не понимает..." - обречённо сказал голос.
И эти слова возбуждающим эхом то и дело всплывали в сознании, не давая покоя.

*
(с) Николай Гумилёв "Царица".

​

•••​

Развязывает пояс,
Снимает длинный шнур,
Еще хранящий тонкий аромат.
Вот зыбкий мост
Между двумя мирами.
(с) Рубоко Шо​

В следующий раз, когда мы увидились, Сенсей по имени отчеству позвал меня на разговор. Он начал скомканно объясняться: "Я не хотел Вас оскорбить, так как-то вышло, просто, понимаете..." Это настолько не вязалось с его образом, было смешно и невозможно мило. И тут уже я его поцеловала. Совершенно по-детски, встав на мысочки, чуть коснулась его губ. Он сжал меня всю в охапку, прижал в угол за вешалку и мы целовались как школьники, медленно, вкусно, скованно, все ещё не веря во взаимность и в реальность происходящего. А через неделю он словил меня на переходе между корпусами, окутав пленительной пеленой желания. Затем ещё через пару дней снова в раздевалке, дышали рвано, а пространство вокруг будто мелело и сворачивалось. Я искала повод зайти. Он искал повод позвать. Мы оба сгорали со стыда, оба мучились чувством вины, говорили о том, что нужно остановиться пока не поздно, ведь я замужем, а у него девушка. И вновь отчаянно увязали в объятьях друг друга, минуя всякую логику.
"Я не могу выкинуть тебя из головы, я думаю о тебе и мне это нравится, черт возьми." - "Дрочил?" - спрашивала я кокетливо, сидя у него на коленях. Он смущался и кивал. "Я тоже", - теплым шепотом сообщала я ему на ушко, прикусывая мочку. Сенсей сжимал меня своими большими ладонями, теснее привлекал к себе, заставляя ощутить твердую плоть бедром, наслаждался тем, как мои глаза заполняет пьяная дымка. Сладко ломило внизу живота. Мы жаждали этих запретных мгновений, боясь сделать следующий шаг, терзаясь и умирая от любопытства и желания, торопливо изучая тела друг друга сквозь одежду, прислушиваясь к шагам за дверью. Мы почти не общались вне этих безумных, кратких свиданий. Как и когда, чтобы не спалить друг друга? Да и надо ли. За секунду вспыхнувшая страсть, отравляла наше существование и одновременно придавала ему новое очарование. Очарование порока...
На исходе месяца судьба подарила нам целых 45 минут наедине. Это случилось так же неожиданно как и все между нами. После тренировки детей пригласили на художественный мастер-класс, родители разошлись кто куда. Сенсей осмотревшись по сторонам обнял меня сзади, зарылся в волосах, шумно вдыхая мой аромат и настойчиво толкнул в сторону раздевалки. Я не сопротивлялась. Щёлкнул ключ в двери. И мы - на нем было белое кимоно, на мне иссине-черное платье-рубашка - превратились в эдакий иньянь. Он нетерпеливо растегивал пуговицы, я воевала с хитрым узлом на поясе. Люблю эту торопливую небрежность, частичное обнажение так откровенно показывающее, чего вы оба хотите... Приспустил платье, провел пальцем по груди вдоль кромки белья, оголил полностью, накрыл ладонями, сжал. Пожалуй, вот она точка невозврата. Все условности отметены и единственное, что им сейчас движет - жажда обладания. Кончиком языка по маленьким твердым соскам, стянул колготки и трусики до колен, провел по животу, погладил гладкий лобок, по губкам скользнул. Я поставила одну ногу на стул и сделала движение навстречу бедрами, повело, закружило... Прижал к стене. "Ах ты, рыжая бесстыжая, как течешь то..." Указательный палец вставил, большой на клитор. И я с него штаны и трусы стянула и замурлыкала вслух. Каменно твердый и капелька смазки на головке под пальцами. Так мы стояли и дрочили друг другу все эти несколько десятков сумасшедших минут. Я мыча и поскуливая, беззвучно кричала в его ладонь, он глушил стон прижимаясь поцелуями к груди...
"А ты умеешь вязать, тоже ведь японское искусство?", спросила я невзначай, не вполне уверенная даже, что он поймет о чем я. "Умею", - неожиданно для меня, ответил Сенсей. И глаза его загорелись по-новому, рот вновь приоткрылся в неровном дыхании. Он больно сжал мой подбородок и провел большим пальцем по губам. "Чертовка, что ещё в тебе кроется, а?" Он загорелся и я за ним следом, заманивая в серебристую паутину женских чар.

​

•••​

Снова по бедрам
Взбегаю губами,
Стан твой лаская.
В трепете быстрых крыл
Ласточка промелькнет.
(с) Рубоко Шо​

В 8 часов холодного, пасмурного утра меня ждало сообщение: "Я сегодня подменюсь и украду тебя. Жду у подъезда в 11". Мне ничего не оставалось, как максимально сохраняя сонную моську, проводить своих на работу/в школу. А потом, прекрасно зная, что надо отказаться, начать собираться: черное с кремовым кружевом бельё, чулки, уютное бежевое вязаное платье, небрежные локоны. Шагнула в весенний ноябрь, как в бездну...
В такси он уткнулся носом мне в висок и гладил по коленке, возбуждённо дыша и нервно сглатывая, шептал: "Мои пальцы пахли тобой, я едва не свихнулся в тот вечер, лет с 20 столько не дрочил". Запускал пальцы в волосы: "Моя Кицунэ..." Слушала и плыла. Сердце колотилось, терлась носом о его щетину, прелесть какую колючую...
Мы вошли в номер, скинули обувь, и он молниеносно толкнул меня вглубь, бросил грудью на ближайший комод, задрал платье и пальто, параллельно звеня пряжкой ремня. Сдвинул трусики и провел двумя пальцами по мокрым набухшим губкам, с рыком, стискивая вторую ладонь на шее. Потом с усилием одернул себя, сменил резкость на нежность, повернул к себе, аккуратно за шею. Мы целуясь, медленно раздевали друг друга. Не торопясь, и в то же время порывисто, языком по его губам проводила игриво несколько раз, дразня, а он отвечал с напором, удерживая за затылок, покусывая. "Дотанцевали" до кровати. "Сейчас приду", - говорит.
Сменил джинсы на хлопковые брюки от кимоно. Под брюками ничего, судя по всему. В руках моток веревки. Сердечко запело, низ живота свело моментально. Лежу, подушкой слегка прикрылась, стесняюсь. Забрался в кровать, сел за спиной, обнимает. Откинулась на плечо к нему, водит по телу руками, обнюхивает, покусывает - изучает. Лиф снял, начал грудь обвязывать. Правда умеет, очень уверенно и ловко веревка превращалась в причудливые узлы. Язык на шее, мочку уха покусывает и опутывает веревками медитативно, соски то сжимает, то поглаживает. Моя рука у него в штанах. Да, трусов не оказалось... Кончиком ногтя уздечку пощекатала, обвила пальцами, провела вниз. Воздух сквозь зубы втянул шумно, застонал глухо, тут же мои руки за спину завел, связал. Я обычно из всего могу выпутаться, чисто из вредности, но в этот раз не вышло, хотя запястья не пережаты. Поймал... Трусики сдвинул и нежно-нежно так, по клитору, по краешкам губ, по анусу, и медленно снова вверх, смазки предостаточно, поэтому получается мучительно сладкое скольжение и языком по груди, соски покусывая. На пальцы насадиться не дал, выгнулась вся предвкушая, поскуливая умоляюще, а он: "Нет уж, сначала так." Чуть ускорился, но все так же нежно, почти не нажимая. За волосы тянет, шею облизал, потом соски чуть втягивает губами. Бедрами задвигала быстрее, уже сама о его пальцы трусь, меняя темп. "Бесстыжая моя... Кончай, кончай, кончай!" - шипит сквозь зубы, глаза в глаза, а я у него будто на крючке. Когда кончала, членом вжался в бедро больно, с яростью. Но не останавливается, продолжил уже более напористо, но все равно без пальцев внутрь. Потом с пальцем, но кончать не давал долго, останавливался резко, за протяжные ненормативной лексикой возгласы по губам с ухмылкой шлепал. Испарина на лбу, глаза блестят дико, член дыбом, мышцы на торсе так и ходят. А потом два пальца на всю длину засадил, вибрируя. Рычит: "Громче, громче..." И смотрит так, что понимаю - все, пиздец, сейчас его накроет.
Как только слетела с его пальцев, развязал мои руки торопливо, обжигая запястья стянул верёвку, в кровать вдавил и вошёл. Замер. И я замерла. Эти секунды, первые, самые потрясающие... Друг в друга смотрели как в вечность, с приоткрытыми ртами, тяжёлым дыханием. И первые толчки. Незнакомые, чужие, сводящие с ума... Медленно, от и до, глубоко до боли внутрь и полностью, на доли секунды, выходя. Провела подушечками пальцев по венам на его шее, по кадыку, по соскам, ногтями чуть задевая. Застонал, задрожал, задвигался быстрыми, резкими толчками по-собачьи, невыносимо по ощущениям, голову запрокинула, ногтями непроизвольно в плечи, спину впилась, забилась под ним раненой птицей. Шею сдавил, зарычал... Умудрились вот так с первого раза вместе кончить, в едином темпе. Презик сменил и дальше уже долго держался. Гнул, разворачивал, притягивал за волосы и шею, бросал на подушки грудью, загривок кусал, попу. Опрокидывало волной, выносило на берег - не отдышаться и снова накрывала глубокая вода. Крышу сносит от его рыка, глубоких стонов басом.
Потом короткая передышка с нежностями, провел по моим пересохшим губам, попить принес. Легла на него сверху, ерзала медленно, носом терлась о его губы, щетину. Зацеловал всю, загладил, пока снова, извиваться и постанывать не начала.
Скинул на спину, руки вверх, к кованому изголовью привязал. Ноги, согнутые в коленях и широко расставленные, тоже веревкой зафиксировал. Мамочки, такой уязвимой, я себя, пожалуй, никогда ещё не чувствовала. Взгляд у него нечеловеческий, стеклянный - скользит по телу и наслаждается властью, погрузился в своё, темное, скалится хищно. А мне от этого еще слаще, все тело сводит в трепетном ожидании. Я извивалась, а он за низ живота прижимал к кровати мертвой хваткой и продолжал как хотел, не давая в себя прийти. Лизал, пальцами дрочил до сквирта... Потом мне в рот их и целовал. Ступни массировал, воск капал по всему телу. Трахал, измял всю безжалостно. Шептали друг другу важное, от чего рассудок мутнеет и долго ещё отзвуки тяжелым гулом в голове расходятся.
Когда я уже охрипла и конвульсивно дергалась от каждого касания, развязал и поставил перед собой на колени. Жаждущий, внимательный взгляд сверху вниз, я состроила ему плутоватую гримаску, мол играем дальше, я не устала. Он очаровательно ласково улыбнулся, погладил по голове, почесал за ушком, а через секунду снова вдруг загорелись жестокими огоньками черные глаза. Запустил пальцы в мои волосы и соединил их замком на затылке, втолкнул член в горло бесцеремонно. На мгновение отпускал, ослаблял руки, я тут же плавно, отдалялась, но он не давал возможности до конца соскочить и вздохнуть свободно. Вновь толкает затылок к себе, затем опять как будто дает шанс на свободу. Мне нравится эта игра и его напор. Одной ладошкой нежно яйца сжимаю, второй по бедрам, ягодицам, животу, ласково ноготками задевая. Темп, темп, темп…
"Моя кицунэ... Не хочу тебя отпускать. Послать бы все к черту..." - он зарылся лицом в мои волосы.
"Сенсей..." - я невольно поморщилась как от ноющей боли, предвидя невесёлый разговор.
"Не надо ничего говорить, я все знаю." Сенсей укутал меня в полотенце, усадил на бортик ванной и по-мальчишески сидел на корточках, держа меня за руки. "Я буду искать тебя в тысяче миров и десяти тысячах жизней, пока не найду..."
"Я буду ждать тебя в каждой из них." - подхватила я сцену из фильма. **
"Сбежать бы с тобой в мир цветов и ив" - он обнимал меня за коленки, я гладила его волосы, нежная и какая-то неожиданно для себя юная, наивная. "Карюкаи. Район гейш, переводится как мир цветов и ив. Каждая гейша похожа на цветок - по-своему красива и, как ива - грациозна, сильна и гибка. Там ты была бы только моей."
"И какой же я цветок?"
Сенсей задумчиво провел по моим щекам, подбородку. "Роза... Прости мне, эту банальность. Нежная, пышная, ароматная алая роза, непременно с коротенькими но очень острыми шипами", - с этими словами он укоризненно провел по царапинам на плечах, торсе и словно собачонку ткнул меня в них носом. Ну а я нарочито возмущённо указала на намечающиеся синяки от его пальцев и несколько следов от веревки. Эти отметины вызвали в нас новую волну желания.
Перед запотевшим зеркалом Сенсей за шею поворачивал меня для поцелуя, отстранял за волосы болезненным рывком, кусал за загривок. А я подставлялась, выгибала спину, насаживалась, ловя и предугадывая каждое прикосновение, движение, стон. Мы не могли оторваться друг от друга, шумно вдыхая пленительный запах разврата, глядя на эту размытую акварельную картину в зеркале, всматриваясь в собственные сплетённые силуэты, словно стараясь наверняка запечатлеть в памяти детали сегодняшнего дня.

"У тебя все хорошо?", спросил голос.
Я красноречиво молчала.
"Слов нет. Сука. Ну знал же."
"А чего ты рычишь тогда, раз знал?"
"Рассказывай. Нет... Напиши лучше."
"Борь, может не..."
"Я сказал напиши. Мне надо, слышишь? Завтра поговорим."

**
(с) "47 ронинов".

•••​